В голоде, холоде и под расстрельные залпы формировался 21 резервный полк в лесу Бердска

Еще одну частичку истории старого Бердска открыл писатель Виктор Астафьев в своем романе «Прокляты и убиты» и старожилы-бердчане. (ПРОЕКТ «ФРОНТОВОЙ АЛЬБОМ)

Из бердского леса военнослужащие 21-го резервного полка сразу отправлялись на фронт

Всемирно известный сибирский писатель Виктор Астафьев увековечил Бердск в своем романе «Прокляты и убиты». В первой книге «Чертова яма».
Действие романа происходит в конце 1942 года в карантинном лагере 21-го резервного полка, располагавшегося в бердском лесу. Писатель без прикрас показал суровые будни новобранцев: голод, холод, болезни, лишения.

«Утром карантин плакал, стонал, матерился, исходил истерическими криками — все пухлые мешки новобранцев были порезаны, содержимое их ополовинено, где и до крошки вынуто. Блатняки реготали, чесали пузо, какие-то юркие парни шныряли по казарме, отыскивая воров, одаривая оплеухами встречных-поперечных. Вдали матерился Яшкин: несмотря на его приказ и запрет, нассано было возле нар, подле дверей, в песке сплошь белели солью свежие лунки. Запах конюшни прочно наполнил подвал, хотя сержант и распахнул настежь тесовую дверь, в которую виден сделался квадрат высветленного пространства…»

«Не выдали служивым ни постелей, ни пожиток, ни наглядных пособий, ни оружия, ни патронов, зато нравоучений и матюков не жалели и на строевые занятия выгнали уже на другой день с деревянными макетами винтовок, вооружив — для бравости — настоящими ружьями лишь первые две четверки в строю. И слилась песня первой роты с песнями и голосами других взводов, рот, чтобы со временем превратиться во всеобщий непрерывный вой и стон, от темна до темна звучащий над приобским широким лесом…»

Особенно трагично Виктор Астафьев описал показательный расстрел двоих братьев-близнецов Снегиревых. От голодухи Сергей и Еремей дезертировали на несколько дней в деревню к матери. Набрали еды и вернулись в часть. Их признали дезертирами.

«И был еще краткий миг, когда в строю батальона и по-за строем увидели, как Еремей решительно заступил своего брата, приняв в грудь почти всю разящую силу залпа. Его швырнуло спиной поперек мерзлой щели, он выгнулся всем телом, нацарапал в горсть земли и тут же, сломившись в пояснице, сверкнув оголившимся впалым животом, вяло стек вниз головою в глубь щели. Брат его Сергей еще был жив, хватался руками за мерзлые комки, царапал их, плывя вместе со стылым песком вниз, шевелил ртом, из которого толчками выбуривала кровь, все еще пытаясь до кого-то докричаться. Но его неумолимо сносило в земную бездну, он ногами, с одной из которых свалился ботинок, коснулся тела брата, оперся о него, взнял себя, чтоб выбиться наверх, к солнцу, все так же ярко сияющему, золотую пыльцу изморози сыплющему. Но глаза его, на вскрике выдавившиеся из орбит, начало затягивать пленкой, рот свело зевотой, руки унялись, и только пальцы никак не могли успокоиться, все чего-то щупали, все кого-то искали…

Лейтенант решительно шагнул к щели, столкнул Серегу с бровки вниз. Убитый скомканно упал на старшего брата, прильнул к нему. Лейтенант два раза выстрелил в щель, спустил затвор пистолета и начал вкладывать его в кобуру.
— Отдел-ление-э! — властно крикнул он стрелкам, направляясь к саням.
Заметив ботинок, спавший с Сереги, вернулся, сопнул его в могилу…»

В начале января 1943 года солдатам 21-го полка после торжественного митинга на плацу выдали погоны и велели пришивать их к тлелым гимнастеркам, пропотелым, грязным шинелям, сукно которых не протыкалось, ломались иголки. «Никто почему-то не удивлялся, никто не говорил, что вот-де кляли царских белопогонников, внушали к ним отвращение, ненависть, а ныне налепляли на плечи этакую проклятую пакость.
Никакие слова, беседы, наставления комиссарского сословия на этих ребят уже не действовали. И реабилитация Суворова, Кутузова, Ушакова и Нахимова не вдохновляла их. Ладно хоть не к голому телу, не к коже велено было пришивать погоны. Мрачно шутили: теплее, мол, с погонами-то, если на выкатку леса иль на заготовку дров пошлют — не так сильно давить плечо будет, какая-никакая подкладка…».

После обучения в 21-м полку на фронт отправлялись истощенные, морально измотанные солдаты.

В фондах бердского историко-художественного музея среди немногочисленных воспоминаний о 21-м и 22-м полках, готовивших в Бердске новобранцев на войну, самые яркие принадлежат фронтовику Анатолию Соколову.

Анатолий Соколов попал в 22 полк в 1943-м. В километре от него находился 21 полк — ближе к старому Бердску. По воспоминаниям Анатолия Андреевича, в расположении части имелось все для проживания и подготовки к военной службе: казармы в обширных землянках. В землянках поменьше жили офицеры. Штаб полка и офицерская столовая также располагались в землянке. Столовая, пекарня, санчасть были рублены из дерева.

Казарма-землянка — высокое помещение с нарами в три яруса, с застекленными окнами, дверьми и печками из кирпича. С электрическим освещением. Была ленинская комната, бытовка с умывальником, каптерка, вешалка для шинелей и шапок.

Фронтовик отмечал, что карантин был недолгим. И после того, как он закончился, всех отправили в баню и после помывки выдали новое обмундирование. В казарме новобранцы получили постельное белье: матрас, подушку с наволочкой, одеяло, простыню. Нательное и постельное белье меняли после каждой помывки в бане.

Дисциплина была очень строгой. Все проходило по распорядку: политзанятия, теория, изучение оружия, тактические занятия, стрельбы с боевым оружием, строевая подготовка. Завтрак, обед, послеобеденный «мертвый час», ужин. И перед отбоем час личного времени.
После присяги всем вручили боевое оружие — карабин.

«Питание в войну в стране было проблемой, — пишет в своих воспоминаниях фронтовик, — это отразилось и на армии. Хлеб в столовой выдавался пайкой три раза в день. Вместе с хлебом на завтрак каша или картофельное пюре, заправленные комбижиром. Чай с сахаром. В обед — щи с кусочком мяса каждому, каша и чай с сахаром. Ужин такой же, как и завтрак…

Иногда однотонный порядок в полку нарушался каким-либо событием. Во время принятия присяги и вручения каждому солдату боевого оружия группа каких-то верующих-баптистов отказалась от оружия. В полк приехал военный трибунал. Зачинщика приговорили к расстрелу. Приговор привели в исполнение перед строем личного состава батальона, в котором служил осужденный…

В нашем взводе было четыре командира отделения, все сержанты на год старше нас. Все мы были ими довольны. В один из вечеров, уложив нас спать, они удалились к девчатам в соседнюю деревню. К подъему вернулись в казарму. Но в этот же день были разжалованы до рядовых и отправлены на фронт искупить свою вину кровью».

Анатолий Андреевич рассказывал, что «заложил» сержантов ефрейтор Киршин, который пришел на место одного из них. Просто не хотел ехать на фронт. Он был настоящим негодяем. Новобранцев гонял до полусмерти. Но в основном в полку были порядочные сержанты и офицеры.

Свои воспоминания о 21-м полке остались и у других жителей старого Бердска. Тогда они были девчонками и мальчишками. Теперь им уже за 80.

Угощали голодных военных жмыхом

Семья Николая Казанцева жила в переулке Островского, совсем недалеко от расположения 21-го полка. В части работал кто-то из родни, и мальчонка нередко бывал там. Очень хорошо помнит тот момент, когда солдаты крошили капусту и складывали ее в огромные чаны. А их, мальчишек, забрасывали в эти посудины, чтобы они утаптывали капусту перед засолкой.

Чуть дальше от дома Николая Павловича были луга, где солдаты проходили обучение. Как только военные там появлялись, Коля и его друзья набирали в карманы жмых и со всех ног неслись к месту учений. Жмых был своего рода платой за то, чтобы посмотреть в устройство, напоминающее бинокль.

Солдаты в полку голодали. И местные жители подкармливали их. Кто чем мог. Мама Николая давала солдатам молоко.

Частым гостем в семье Казанцевых был старший лейтенант Николай Кадушкин из 21-го полка. Он приходил к ним каждое воскресенье. В 1942 году его отправили на фронт. Ему удалось выжить на войне. И он даже приезжал в Бердск к Казанцевым. Только в это время Николай Павлович служил в армии.

Подарок от солдата

Это было где-то в 1943 году, вспоминает Любовь Леднева, ее родители и родители подружек сговорились и собрали для солдат 21-го полка овощей из своих огородов. Наварили картошки. И снарядили детей отнести в часть подарки. Тогда отправились человек восемь. Каждый нес поклажи с полведерка. Никогда тогдашние мальчишки и девчонки не забудут радости солдат от переданных для них подарочков.

Тогда несколько 14-летних бердчанок решили сами, не говоря об этом взрослым, копать редиску, брюкву, репу и относить в часть. Их постоянные отлучки из дома не остались незамеченными. И родители узнали о «заговоре». Запретили дочкам самовольничать. Сказали, что когда сами разрешат, тогда и будут носить продукты солдатам.

И еще запомнился один случай. Однажды юные бердчане передали солдатам очередной гостинец. И один военный угостил их кусочком сахара. Пока шли домой, этот сладкий подарок все по очереди облизывали. Тогда им казалось, что они ничего в жизни вкуснее не пробовали.

А рядом жила судьба

В детстве они собирали ягоды и грибы возле расположения 21-го полка, говорит Галина Башкатова. Видели казармы и землянки. Нередко угощали солдат ягодой. Разве могла знать тогда Галина Павловна, что именно в этом полку проходил обучение ее будущий супруг. Степан Башкатов прибыл в часть в 1943 году. После прохождения подготовки его отправили на фронт. После службы в армии приехал в Бердск, где жил его брат, с которым дружил отец Галины Павловны. Получается, что не познакомится они не могли. Полюбили друг друга и поженились.

Фронтовик рассказывал супруге, что его призвали в армию в 17 лет. Рост его тогда был 150 сантиметров. А на фронт брали только ростом от 151 сантиметра. Один сантиметр Степану приписали. Но в армии он вырос на 20 сантиметров.

Степан Николаевич много не рассказывал о времени, когда был новобранцем. Только если приходилось к слову. Например, что в сильные морозы солдаты ходили в лес на лыжах. Была такая стужа, что ноги у новобранцев примерзали к ботинкам. Вспоминал он и о солдатской баньке, расположенной в землянке.

21.05.2014 Автор: Галина Панчева Фото: из фондов бердского городского музея.
Подробнее: http://www.kurer-sreda.ru/2014/05/21/141952