Глава XIII

НИКОЛАЙ ЕВГРАФОВИЧ В 30-Е ГОДЫ

Из воспоминаний дочери

Когда нам было лет 10-12, папа иногда собирал нас по вечерам для духовного чтения. Обычно это было перед вечерней молитвой. Отец читал нам сам вслух Евангелие, объяснял притчи, указывал, как надо в жизни руководствоваться Священным Писанием. Папа читал нам жизнь святых и произведения Поселянина. Но он делал, как мне думается, ошибку в том, что в эти часы нам разрешалось жевать мягкие булочки, бутерброды, даже заниматься рукоделием. Мама учила меня шить, ребята что-то вырезали и клеили, наше внимание к словам отца рассеивалось. К сожалению, эти вечера продолжались только года 2-3, потом нам стало некогда, появилось много уроков, часто кто-нибудь болел, а папа ездил в командировки, или у него были вечерние часы в институте. Папа часто тяжело страдал приступами бронхиальной астмы. Мама всегда очень переживала его болезнь и пугала нас словами: «Умрет отец — я вас на одном черном хлебе буду держать!». Тогда мы — дети — начинали прилежно читать акафисты святым. Смысл текста был нам далеко неясен, но мы твердо верили, что святые нас слышат, и Бог исцелит нашего дорогого папочку. Мама научила нас молиться от души и своими словами. Когда папа болел или задерживался на работе, мама вставала с нами и горячо выпрашивала у Бога благополучие нашему семейству. Для меня это был пример настоящей искренней молитвы. Мы повторяли за матерью простые, понятные слова, обращенные к Богу: «Господи, дай папе нашему здоровье!». Поклон. «Господи, сохрани нашу семью от беды!». Поклон. Или: «Господи, прости нас, прими за все наше благодарение».

103

Мама жила под вечным страхом. Она боялась несчастного случая на улице, боялась ареста, боялась, что донесут о том, что мы верующие, боялась, что их уволят с работы. Однажды произошел следующий случай, характерный для того времени.

Отец мой, Николай Евграфович, около двух суток ехал в пассажирском поезде, возвращался в Москву из длительной командировки. В одном купе с ним ехало трое грузин. Они играли в карты, шутили, рассказывали анекдоты и выпивали. Папа не принимал участия в их веселье. Он тихо лежал на второй полке и молился. Грузины звали его в свою компанию, приглашали и в ресторан, но он вежливо отказался, ссылаясь на нездоровье.

Один из попутчиков не выдержал его молчания, вспылил и сказал: «Вы, наверное, враг народа, потому что вы не вступаете в наш разговор, видно, боитесь выдать себя. Погодите, мы до вас доберемся: вот приедем в Москву и сдадим вас на руки соответствующим органам».

Отец не смолчал, но сказал, что его оскорбляют их подозрения. Ведь он просто устал и болен, так зачем же его тревожить? Однако грузин не унялся: «Пусть проверят, что вы за личность», — грозил он.

Сердце отца дрогнуло, ибо с ним была его Библия. Он боялся, что его станут обыскивать и, найдя Библию, донесут на работу о его мировоззрении. Но Бог услышал его. Один из попутчиков оказался порядочным человеком. Когда его приятели вышли, он шепнул: «Не беспокойтесь. Я сумею напоить подлеца перед самым прибытием в Москву. Я уложу его спать, а вы, не теряя ни минуты, поспешите выйти из вагона и удалиться».

Отец поблагодарил грузина и последовал его совету. Поезд прибыл в Москву около десяти часов вечера. Была морозная зима, я с мамой ожидали поезда на перроне, ибо по-

104

лучили от отца телеграмму с номером вагона. Пропыхтел паровоз, поезд остановился. И первым, кто выскочил из вагона, был мой дорогой папочка. Я кинулась было к нему на шею, но он (впервые в жизни) тут же меня отстранил, кивнул маме и быстро, чуть не бегом, зашагал по перрону. Мы с мамой, ошарашенные его поспешностью, еле за ним поспевали. Мы влетели в первый попавшийся трамвай, огляделись и перевели дух. Полупустой вагон загремел и тронулся. Тогда папа шепнул: «Слава Богу! Кажется мы одни, меня не преследуют».

В те годы родителям приходилось тщательно скрывать свои убеждения. Иконы стояли в книжном шкафу или за занавеской. Родители опасались ходить даже в дальние храмы. Закрылись несколько церквей, куда мы раньше ходили, были арестованы священники, посещавшие наш дом. Оставшиеся священники скрывались и тайно совершали требы по квартирам своих духовных детей.

Папа и мама ездили куда-то, не говоря даже о том нам, а иной раз и в нашу квартиру собирались для богослужения какие-то незнакомые люди. Это было торжественно и таинственно. Накануне убирались, обсуждали обед, готовили. Нас предупреждали, просили быть серьезными и никому ничего не рассказывать.

Батюшка располагался в кабинете папы. Еще до рассвета к нему спешили на исповедь его осиротевшие духовные дети. В темном узком коридоре у двери кабинета толклись плачущие старушки, а мама с предосторожностью отпирала сама дверь, впуская только тех, кого ждали. Утром служили Литургию, во время которой пели, как комарики жужжат. Говорили друг с другом только шепотом, многозначительно переглядываясь, всхлипывали и глубоко вздыхали. Мы, дети, смотрели на все это с удивлением.

105

Сестра отца — тетя Зина — работала в Ленинской библиотеке и в изобилии снабжала нас увлекательной переводной художественной литературой. Мы с Колей часто выходили из подчинения родителей и ложились спать очень поздно. Дождавшись, когда взрослые уснут, вновь включали свет и еще долго читали.

Утром папе приходилось по несколько раз приходить к нам и будить нас в школу, мы с Колей никак не могли проснуться. Папа всегда будил нас, а потом и внуков, с бесконечным терпением и кротостью. Ярко помню такую картину: Сережа уже ушел; я поспешно надеваю пальто и соображаю, что мне придется бежать проходными дворами, чтобы не опоздать на уроки. Заглядываю в столовую. Там Коля еще лежит, зарывшись в подушки, с градусником под мышкой, а мама натягивает ему уже чулки. Папа ползает на коленях около дивана, стараясь ручкой зонта извлечь откуда-то Колины ботинки.

Мы с Колей постоянно что-то теряли, наши книги и тетради находили под кроватями. Коля не тянулся к школе, в младших классах ему было скучно. Он охотно пропускал занятия, не был самолюбив и не переживал недовольства учителей и вопросов ребят: «Почему ты не пионер?». А отличниками учебы были мы все трое. Я переживала свое «непионерство», но без обиды на родителей, а как добровольное мученичество первых христиан, о которых я тогда читала. Я просила у папы разрешения объяснить всем, что я верующая, я даже часто забывала снять крестик, и его у меня школьники видели. Папа запретил нам упоминать в школе о вере, говоря, что за наше религиозное воспитание его могут снять с работы. «Вот ты не хочешь страдать, а детей заставляешь», — говорила мама. «Пусть молчат», — отвечал отец. Но молчать, имея ответ, дело трудное. Молчание доказывало, что мы или не знаем, что сказать в свое оправдание, или

106

слов не подберем для выражения своих мыслей, или мы просто упрямы и глупы.

Представляться такими — это подвиг юродства, а легко ли взять его на себя тем, кто привык к похвале и любит, чтобы им все восторгались? У меня, как и у Сережи, была детская гордость, побороть которую было очень трудно. В такие моменты, когда на нас «наседали», родители просто не пускали нас в школу, отчего Сережа плакал: «Я на вас директору пожалуюсь», — как-то сказал он родителям.

Но зима кончалась, наступало красное лето, которое всегда сближало нас с отцом. Он проводил с нами все свои отпуска, играл с нами в теннис, в крокет, в волейбол, учил плавать, катал нас на лодке. Папа сочинял детские игры, я с интересом их оформляла, и несколько игр даже было издано «Детгизом». Папа получал за эти игры большие деньги, так что мама называла их в шутку «вторая зарплата». Зимой папа ходил с нами на каток и даже сам катался на коньках. В дни наших Ангелов и на Рождество у нас устраивали праздники, и в гости приходили дети знакомых верующих людей. Одноклассников никогда не звали, потому что надо было скрывать нашу веру. Вообще, знакомые посещали наш дом постоянно, друзей было много, а с некоторыми семьями мы даже проводили вместе лето на дачах. Но торжественный стол для .гостей родители собирали только два раза в году: в декабре в день Св. Николая (именины папы) и под Новый год (именины мамы). Вина в доме у нас даже в эти дни не бывало, и мы не имели понятия, что такое тост или рюмка. В гости мы не ходили. Мама пекла пироги, а в остальном на стол подавались лишь сладости и чай, а на Пасху кулич и пасха из творога. Мы, дети, другого уклада жизни не видели и считали, что так должно быть.

Вообще, аскетическое, покаянное настроение Николая Евграфовича накладывало на семью свой отпечаток. Взрос-

107

лые беседовали лишь на религиозные темы; папа никогда не смеялся, и если б не шум и гам от веселого Коленьки, то в доме было бы грустно. Мама порой тяготилась этим вечным постом, ей хотелось куда-нибудь «выйти», и она обижалась на мужа за то, что он ее не провожал. Однажды они пошли вместе к знакомым на какой-то семейный праздник, но быстро вернулись и с ужасом вспоминали о веселой светской компании, к которой они оба никак не подходили.

Мама сочувствовала настроению отца, но жалела его организм и часто горячо протестовала против постов и подвигов «самоумерщвления», как она называла папин стол. Маме было обидно, что он отказывался от вкусных блюд, потому что они были мясные. Помню, что часто мама чуть ли не со слезами умоляла отца выпить молока или поесть чего-нибудь сытного, скоромного. Папа протестовал, и начинались ссоры.

Это повторялось почти всегда, когда мама собиралась сшить или купить отцу новый костюм, пальто и т.п. «В добродетели имейте рассудительность, — говорит Апостол, — иначе и стремление к подвигу и добродетели может быть источником греха». Так у нас и было. Мы с Сережей очень остро чувствовали, когда дух мира покидал семью. Наши детские ссоры не задевали глубоко наших сердец; мы могли после драки через час снова, как дети, мирно сидеть рядом, смеяться и обсуждать свои дела. Но молчание родителей, их мрачные лица, слезы мамы, вздохи папы — это глубоко огорчало нас с Сережей, и мы много и горько с ним плакали. Скандалов при нас не было, но папа замыкался в себе, был грустный, просил у мамы без конца прощения, а она отмахивалась и плакала. Что происходило между ними — мы не понимали. С возрастом мы стали догадываться, что отец стремился к святости, а его аскетическая жизнь была не под силу его супруге. Но тогда причина ссор не доходила до нашего разума, мы плакали и требовали мира. Это горе было причиной, научившей меня молиться о мире в семье жарко, на-

108

стойчиво и неотступно. И до чего же было радостно, когда я видела, что Господь услышал мою молитву! Мы заставали папочку и мамочку сидящими рядом на кушетке, прильнувшими друг к другу, со счастливой улыбкой, с веселым взглядом. Мы ликовали, Сережа хлопал в ладоши, прыгал, а Коля важно говорил: «А я знал, что помирятся». Он не переживал ссор; видно, был умнее нас и понимал, что недоразумения между родителями происходят от излишней ревности папы к спасению душ, сталкивающейся с горячей заботой любящей мамы, заботой о здоровье нашего отца. Однако ссоры эти прекратились навсегда лишь после того, как не стало Коленьки.

Однажды произошел случай, доказывающий мне, что ссоры между родителями моими не колебали их взаимной любви, которая была глубока, как вода озера, покрывающегося рябью при порыве ветра и остающегося на дне спокойным и неизменным.

Был Великий Четверг на Страстной неделе. Мама уже не первый день ходила молчаливая и грустная, папа был тоже печальный, сосредоточенный в себе; мы, дети, были озабочены натянутой обстановкой и тихо плакали. Вечером мама ушла, не доложив нам, куда идет и когда вернется. Это было непривычно и тяжело. Папа позвал нас читать 12 отрывков из Евангелия. Вдруг кто-то постучал во входную дверь. Папа открыл. Вошел молодой человек, в шляпе, прекрасно одетый, приветливый, в наглаженных брюках, видневшихся из-под черного дорогого пальто, в блестящих начищенных полуботинках. Он извинился, что побеспокоил нас в поздний час, сказал, что едет через Москву, передал папе письмо и попросил ночлег. Он скромно сел в кухне, ожидая ответа. Письмо было от отца Сергия Мечева, который был арестован и неизвестно где находился. О. Сергий спрашивал у папы, «как наши дела», посылал свое благословение и привет «всем нашим» и своей семье.

109

Папа узнал почерк знакомого священника, но вид пришельца смутил его. «Из лагеря, а как одет! Не подослан ли он? Не провокатор ли? И что за странные слова в письме «как дела»? Да у меня с о. Сергием никаких дел-то никогда не было! Не погублю ли я себя и свою семью, если пущу гостя ночевать?» — рассуждал папа и советовался с нами. Мы разводили руками, но жалели выгонять гостя — на улице был сильный мороз. Папа встал в уголок в маминой комнате, перед иконой Богоматери, три раза прочел тропарь «Заступнице усердная...» до конца, и решил отказать. Папа вежливо извинился, сказал, что с о. Сергием у него никаких дел нет, что у него самого срочная научная работа, что жены дома нет, и поэтому он не может предоставить гостю ночлег. Молодой человек раскланялся и удалился, умоляя на прощание уложить его хоть на кухне на полу. Папа молча покачал головой. Скоро вернулась мама, которая, оказалось, ходила в церковь. Папа показал письмо, рассказал о госте. Родители мои сидели рядышком, встревоженные, испуганные, обсуждали случившееся, стараясь друг друга успокоить, поддержать упование на Господа Бога.

«Как они любят друг друга, и ведь будто никогда и не ссорились», — подумала я.

Впоследствии выяснилось, что письмо было поддельным, а молодой человек подосланным.

110

Глава XIV

Н.Е. ПЕСТОВ В ГОДЫ ВОЙНЫ. (1941-1945 гг.)

Из воспоминаний Зои Вениаминовны

Наступило лето 1941 года, а с ним пришли и летние заботы. В этом году мы сняли дачу в Песках под Коломной километрах в 100 от Москвы. Дети успешно сдали экзамены и уехали на дачу. Мы с Николаем Евграфовичем по очереди навещали их, т.к. отпуска у нас еще не было.

Начало войны застало нас в Москве. Накануне, в субботу 21 июня, я была у всенощной в Елоховском соборе. Служил отец Николай Кольчицкий. Служил и плакал, а после окончания богослужения сказал, обратившись к народу, что завтра утром будет отслужена последняя Литургия, после чего храм закрывается, и ключи сдаются в исполком.

Дома я с плачем рассказала Николаю Евграфовичу о том, что узнала. Лицо мужа стало еще более серьезным. Он тяжело вздохнул, перекрестился и сказал: «На все Божья воля». Ночью он долго молился, стоя на коленях перед шкафом с иконами...

На другой день рано утром я уже была в храме. Народу было немного. Все стояли грустные и печальные. После окончания Литургии все ждали, что вот сейчас придут представители власти и собор будет закрыт. Но никто не приходил. Постепенно все стали расходиться. Ушла и я домой. Дома стала собирать вещи и продукты, чтобы ехать на дачу. Вернулся с работы и Николай Евграфович. Внезапно с лестничной площадки раздался шум. В дверь стучала соседка.

— Зоя Вениаминовна! Включите радио! Война!

111

Через несколько секунд я услышала голос Левитана, извещавшего о начале войны с Германией. Не знаю, чем это объяснить, но первое, что я произнесла, вбежав в кабинет Николая Евграфовича, были слова:

— Николай Евграфович, война! Колю убьют!..

— Зоечка, успокойся, какая война?! Я только что вернулся с лекций в институте. Ни о какой войне никто не говорил! — успокаивал меня Николай Евграфович.— Даже если и война, то Коле-то всего только что исполнилось 17 лет. У него не призывной возраст!

Но со мной происходило что-то странное. Меня била нервная дрожь, и я все повторяла: «Убьют Колю, убьют...».

А через несколько дней уже была первая воздушная тревога.

* * *

...Немцы вторглись в Россию и быстро оккупировали около половины ее европейской части. Осенью 1941 года фронт проходил уже на расстоянии около 30 км от Москвы. Москва стала прифронтовым городом. В октябре началась эвакуация московских предприятий и учреждений. Эвакуировался из Москвы и НИУИФ в г. Свердловск. Получил и я предписание на эвакуацию совместно с семьей, но решил остаться в Москве. Снова переезжать на жительство в Свердловск было для меня слишком тяжело...

Москва пустела буквально на глазах. Люди сотнями, тысячами покидали столицу. На улицах появились противотанковые «ежи» и надолбы. Участились воздушные налеты на Москву. Одна из бомб упала совсем неподалеку от нашего дома, но, к счастью, не разорвалась. Ежедневно мы усердно молились, читали акафисты, чтобы Господь сохранил нашу семью...

112

От непосредственного участия в войне меня освободила хроническая и трудноизлечимая болезнь — бронхиальная астма. Первые приступы этой болезни появились у меня уже после гражданской войны. Болезнь особенно усиливалась в летние месяцы, если мне приходилось долгое время проводить в сыром климате около воды. Я окреп от этой болезни лишь после длительного лечения дыхательными упражнениями по системе йогов под руководством О. Лобановой. Последняя в свое время изучила в Германии у индусских йогов методы лечения туберкулеза и бронхиальной астмы. При таком лечении приходится делать специальные дыхательные упражнения три раза в день по 15-20 минут. Чтобы не вернулась обратно астма, упражнения больной должен делать в сокращенном виде до самой смерти. Я и сейчас их делаю во время прогулок...

...Война вызвала большие затруднения в снабжении населения пищевыми продуктами. Населению приходилось самостоятельно выращивать себе картофель и другие овощи. У нас было под Москвой два участка земли с моих служб, и еще несколько участков давали для этого знакомые около своих дач.

Чтобы сберечь картофель и овощи на зиму, наш сын Коля еще до ухода на фронт выкопал под кухней солидный погреб и провел туда электричество.

113

Туда каждую осень мы ссыпали около 10-15 мешков картофеля и других овощей, которых нам хватало до следующего урожая.

В ноябре-декабре 1941 года немцы были разбиты под Москвой и угроза захвата Москвы миновала. Вскоре из эвакуации вернулись НИУИФ и МИЭИ. В декабре 1941 года я возобновил свою работу в этих учреждениях.

Из воспоминаний дочери

Война отразилась на лицах родителей озабоченностью и скорбью. Но мы в 13-15 и 17 лет еще не понимали серьезности положения. Нам было все интересно и ново: и дежурство на крышах, и отдаленная пальба, и зарево огня. Мы не бегали в бомбоубежище во время бомбежки Москвы, но ложились спать, помолившись, и с твердой верой, что без воли Всевышнего «не пропадет и волос с головы». В первые осенние месяцы войны, когда учреждения эвакуировались, народу в столице осталось мало, мы все занимались чем попало. Мама устроилась в артель плести авоськи (сумочки), но норма, чтобы получить «рабочую» карточку, была большая, и нам всем приходилось маме помогать. Папа тоже освоил плетение и по вечерам усердно работал челноком. Он сложил печурку-времяночку, вывел в окно трубу. Вместе с папой мы с энтузиазмом добывали топливо, раскапывали во дворе ямы, куда в первые месяцы войны зарыли все снесенные (во избежание пожара) заборы и сараи. Мы привозили дрова и со складов, заставили поленницами весь папин кабинет, который не отапливался. Вся семья первую зиму ютилась на кухне и в столовой, где была сложена печурка. Плюс 15 считалось уже совсем тепло, температура падала и до +5. Но нам даже завидовали, потому что другие совсем замерзали, достать дров в Москве было трудно. Однажды мы с па-

114

пой и Сережей везли самодельные сани с дровами по заметенным снегом улицам. Склад был в Лефортове, за кладбищем, и мы в районе Немецкого рынка совсем уже выбились из сил. До дому было еще около 3-х километров. Сказалось постоянное недоедание, сил не хватило. Мы все чаще и чаще останавливались, папа задыхался, мы с Сережей были мокрые от пота, а мороз все крепчал. Но вот дошли до небольшого подъема в гору, и тут сани наши с березовыми поленьями врезались в сугроб и застряли. Было еще светло, но улицы были пусты и покрыты глубоким рыхлым снегом, который недавно выпал. Тут, видно, папа горячо помолился. К нам вдруг подошел какой-то офицер, взял веревку саней и зашагал с ними в гору так быстро, что мы еле за ним поспевали, а потом даже отстали. «Куда?» — спросил военный. «К Разгуляю», — ответил папа.

Военный довез нам дрова почти до самого дома и ничего с нас не взял, хотя папа хотел отблагодарить его. Тут нас встретила мама, «Помяни, Господи, раба Твоего, — сказала она, — если бы не этот офицер, то папино сердце не выдержало бы».

Научная работа Николая Евграфовича в войну не прекращалась. Вскоре вернулся из эвакуации Инженерно-Экономический Институт, где папа преподавал химическую технологию. Правительство заботилось о профессорах, и для них была отведена столовая в центре, где они ежедневно получали прекрасный, сытный обед. Но профессора, помня о своих семьях, съедали в столовой только суп, а хлеб, закуску, второе блюдо и даже стакан вина и компота умудрялись сливать в баночки и брать с собой. Тогда (для желающих) столовую заменили карточкой, называющейся «сухой паек». Для отоваривания её выделили специальные магазины, хорошо снабжавшиеся продуктами из Америки: беконом, яичным порош-

115

ком, копченой рыбой и т.п. В этот «закрытый» (для других людей) магазин разрешали прикреплять и отоваривать карточки членов семьи профессора. Тогда мы вздохнули облегченно, ибо с тех пор питались совсем неплохо (с начала 43-го года).

Большим подспорьем в хозяйстве служили папины огороды, землю под которые давали учреждения, где работали родители. Всего у нас было около пяти огородов, расположенных по разным железным дорогам. На полях мы сажали картофель и капусту. А на участках, данных нам в аренду нашими друзьями, у которых мы раньше снимали дачи, мы выращивали и помидоры, и огурцы, и всякие другие овощи. Папа очень увлекался огородами, удобрял их химией и всегда получал удивительно большие урожаи. Мы все помогали отцу, он нами руководил, учил сеять, полоть, прорежать и т.д.

С ранней весны и до снега папа просто пропадал на огородах, удобряя землю навозом, хвойным перегноем из лесу, устраивая парники. Отец учил нас работать тщательно и с любовью. Он сам прекрасно разбирался, какие вещества вносить под помидоры и салат, какие под корнеплоды, где нужны калийные, а где фосфатные соли. Ведь «слеживаемость и гигроскопичность» удобрений была одной из его научных работ. Он водил нас в сараи, где хранились горы каких-то солей, сам насыпал нам в рюкзаки тех или иных веществ, сам запирал и отпирал склады, ключи от которых ему давали на месте. Мы усердно трудились, и к осени наш подвальчик под кухней ломился от картошки, бочек и ящиков с овощами. Хранить и солить помогала нам бабушка, с которой у папы были всегда дружественные отношения. Она была монахиней, 27 лет жила в чуланчике при нашей кухне, стряпала, стерегла дом, одевалась в обноски, как нищая, питалась остатками от стола, по праздникам ходила в храм. Папа всегда заботился, чтобы у бабушки был сахарный песок, лекарства

116

и все ей необходимое. Папа относился к старушке с большим почтением, которое она и заслуживала. К весне, когда запасы наши истощались, бабушка варила нам щи из лебеды и крапивы, пекла лепешки из отрубей, смешивая их с картофельными очистками, которые она всю зиму сушила. Однако голод и труд мы все переносили бодро, головы не вешали.

Нас постигла великая скорбь, соединившая нас со страданиями всего русского народа, когда мы потеряли нашего Коленьку.

Осенью, в 43 году, папа, войдя в комнату, увидел на столе открытку, в которой сообщалось о том, что его сын убит в бою. Часа 2-3 папа был один, я запаздывала из института, ходила на лекцию в Третьяковку. Папа открыл мне дверь и убежал, не взглянув на меня. Я кинулась вслед за отцом, поняв, что что-то с ним происходит. Он встал лицом к иконам, держался за шкаф, а от меня отворачивался и весь судорожно вздрагивал, не говоря ни слова.

— Папочка, что с тобой? Что случилось?.

Он молча показал мне рукою на стол, где лежала открытка, а сам зарыдал громко, навзрыд. Мы долго сидели обнявшись на маминой кровати, я тоже обливалась слезами, но все же старалась папу успокоить. Он долго не мог от рыданий ничего говорить. Первое, что он сказал, было: «Как трудно мне было произнести: «Слава Богу за все!»

Из дневника Николая Евграфовича

Октябрь 1942 года.

...10 сентября 1942 года Колю призвали. Ушел из дома 11 сентября. Регулярно получаем от него письма из колхоза.

Декабрь 1942 года.

Коля в Ярославле, в воинском училище. Присылает очень интересные и содержательные письма.

117

17 октября 1943 года.

11 октября мы получили сообщение о смерти Коли. Коля убит 30 августа 1943 года в бою под Спас-Деменском Смоленской области.

Сегодня отпевали нашего Колюшу. Днем Зоя, утомленная переживаниями, заснула и видела сон:

«Коля стоит рядом. Одет в военную форму, как в день отъезда на фронт. С досадой, с печалью, с укоризной, с любовью смотрит на меня и протягивает белую бумажку, где было на отпевании написано «воина Николая» и говорит: «Рядом павших забыли, надо было рядом павших», — и такое ударение на «рядом». А хор (где же он? откуда пение?) поет «Не рыдай Мене Мати, зряще во гробе». Плачу и просыпаюсь в слезах».

Помяни, Господи, души усопших — раба Твоего, убиенного воина Николая, и воинов, рядом с ним павших...

Николай Евграфович излил свое горе, написав книгу «Светлой памяти Колюши» или «Памятник над могилой сына». Позже он переименовал свой труд, назвав его «Жизнь для вечности».

Воспоминания сослуживца профессора К.М. Б-го

Годы войны явились для Н.Е. Пестова годами интенсивной научной и педагогической деятельности. Его работы печатались и у нас в стране, и за рубежом. Некоторые аспекты его научных трудов имели непосредственное отношение к оборонной промышленности, что было чрезвычайно важно в годы тяжких военных испытаний для нашей Родины.

...Приказом ВЦИК от 4 ноября 1944 г. Н.Е. Пестов награжден орденом Трудового Красного Знамени.

118

Выписка из Ведомостей Верховного Совета СССР за 1944 год № 68

Указы Президиума Верховного Совета.

О награждении орденами и медалями работников высшей школы.

За выдающиеся заслуги в деле подготовки специалистов для нужд народного хозяйства и культурного строительства наградить:

орденом Трудового Красного Знамени...

117. Пестова Николая Евграфовича, профессора и доктора химических наук Московского инженерно-экономического института им. С. Орджоникидзе.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин Москва. Кремль. 4 ноября 1944 г.

Из дневника Н.Е. Пестова

3 мая 1945 года.

Приближается Пасха, в этом году поздняя. Скоро и конец войне. В Богоявленском соборе сегодня, в Великий Четверг, служил наш новый Патриарх Алексий.

119

6 июня 1946 года.

Работа в институте занимает очень много времени. Пост зам. директора по научной работе заставляет быть в курсе всех последних достижений химической науки...

...Работаю много и увлеченно...

...Знание языков помогает мне в знакомстве с последними зарубежными достижениями в области технологии минеральных удобрений.

В 1946 году Николай Евграфович был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

120

Глава XV

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРИОД ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ. НАЧАЛО РАБОТЫ НАД БОГОСЛОВСКИМИ ТРУДАМИ

«Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься?

Уповай на Бога: ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего, и Бога моего».

(Псалом 41, ст. 6).

После войны я продолжал работать в МИЭИ и по совместительству работал в НИУФ, прервав эту работу за несколько лет до выхода на пенсию.

Сведения о работе

...Всего по списку научных работ, статей, фондовых, трудов в НИУФ и монографий числится с 1926 года по 1952 год 182 названия и зарегистрировано 4 патента и авторских свидетельства.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 октября 1953 года за выслугу лет и безупречную работу в числе работников науки высших учебных заведений г. Москвы Николай Евграфович был награжден орденом Ленина.

Награда вручена за № 241007.

Орден Ленина мне вручали в Кремле в Президиуме Верховного Совета СССР. Меня заранее информировали о дне вручения ордена и выдали специальный пропуск для входа в

121

Кремль. В то время Кремль для посещений и осмотра был закрыт. Группе награжденных научных работников из различных организаций после церемонии награждения была предоставлена возможность осмотреть Кремль и посетить его соборы. В сопровождении кремлевских сотрудников мы заходили в соборы Кремля, и нам читалась краткая лекция по истории. Заходим в Успенский собор. Идем вдоль стен собора, любуясь его величественными фресками. Перед нами возникает чугунный шатер над могилой священномученика Патриарха Гермогена.

Впереди меня, в двух-трех шагах, идут двое из награжденных. Вдруг один из них останавливается и громко говорит:

— Какой запах! Откуда такой аромат?!

Еще шаг, и я ощущаю неземное благоухание, струящееся от раки с мощами Святителя Гермогена.

Все остановились в недоумении.

— Товарищи, проходите дальше, у нас время ограничено, — торопит экскурсовод.

Некоторые обращаются к нему с вопросом объяснить происхождение этого благоухания. Но он отвечает, что ничего не чувствует, так как часто приходится здесь бывать... Возможно, уже привык... А, скорее всего, запах издает кипарисовое дерево и смола... (Какая? Где? Ответа нет...).

Из воспоминаний дочери

К концу военных лет Николай Евграфович перестал скрывать свои убеждения. Все стены своего кабинета он завесил иконами и религиозными картинами (репродукциями) Васнецова и Нестерова. Папа снова ходил в храм и не боялся встретить там своих сослуживцев или студентов. Однажды он увидел, как причащалась девушка — его студентка. Схо-

122

дя с амвона, она встретилась с ним глазами и смутилась. Но профессор приветливо подал ей просфору и поздравил с принятием Святых Тайн.

Студенты любили профессора Пестова. Он не заставлял их зазубривать формулы, не боролся со шпаргалками, поэтому у него ими никто не пользовался. На экзамены и зачеты он разрешал студентам приносить с собой и иметь открыто на столе какие угодно учебники, тетради и записи. «Только б они смогли справиться с поставленной перед ними задачей, — говорил отец, — а эти учебники и тетради они смогут всегда иметь при себе в жизни, так зачем же помнить что-то наизусть?».

Двоек Николай Евграфович не ставил, а просил подготовиться и прийти на экзамен еще раз. «Я не хочу лишать кого-либо стипендии», — говорил он.

Первые годы после войны я тоже была студенткой и очень сблизилась с отцом в это время. Он руководил моей жизнью, давал мне книги. Я читала его труды, делала замечания, которые отец всегда очень ценил. Мы часто обсуждали с ним некоторые темы христианского мировоззрения. Отец часто говорил мне: «Ведь ты для меня самое дорогое, что есть у меня на этом свете».

Однажды (в течение года) у меня были тяжелые душевные переживания, сердце ныло и болело от сильной тоски. Нас, студентов, послали на практику. Я очутилась на огромной высоте, под куполом высокого здания; в двух шагах от меня синела бездна. Тут неожиданно мне пришла мысль: «Если бы эта тяжесть на сердце была не у меня, а у другого, неверующего человека, то эта бездна влекла бы к себе. Но меня хранит Бог. А если б я не знала Бога, что могло бы меня остановить?». И я сказала себе: «Любовь к отцу удержала бы меня от падения». Видя мое состояние и слезы, папа говорил: «Ты не таи в себе свое горе, а расскажи мне все.

123

Я возьму на себя половину твоего горя, тебе сразу станет легче». И я делилась с отцом самыми сокровенными чувствами своей души, зная, что тайны моей он никому не откроет. Я плакала у него на груди, а папа утешал меня, говоря: «Не отчаивайся, молись, Господь видит все и устроит, все будет хорошо!».

...А сколько было таких бесед, «исповедей», сколько людей получали духовную поддержку и утешение в стенах кабинета Николая Евграфовича, невозможно перечесть!

И слова отца сбылись. Я вышла замуж за любимого, скоро стала «матушкой», ибо муж мой принял священный сан. Папа не горевал, хотя расстался со мной, потому что я уехала к мужу. Но отец радовался за меня и был счастлив за семью дочери, особенно, когда появились внуки. «Они утерли с наших глаз последние слезы», — говорила мама.

С папой я виделась часто, он не оставлял нас, помогал, как материально, так и духовно нас поддерживал. Когда у меня пошли дети, и я уже не смогла сама ездить в Москву к родителям, они сами стали часто нас навещать. Автобус тогда останавливался за 1 километр от нашего дома. И вот бредут бывало к нам двое старичков, лезут по грязи, по глубокому снегу (хорошую дорогу к нам проложили лишь в 51-ом году). Папа несет за плечами рюкзак, туго набитый всякими вкусными гостинцами, мама тоже несет, сколько может. Понянчат внуков, нацелуют их и в тот же вечер исчезнут в темноту зимней ночи.

А на лето дедушка и бабушка, как они себя любили называть, неизменно приезжали к нам в Гребнево. Дед баловал внуков еще больше, чем детей своих. Он носил теперь в кармане коробочку с леденцами, которыми постоянно оделял малышей. А когда внуки подросли, стал проводить с ними душеполезные беседы. Он предупреждал, чтобы после вечернего чая никто не расходился; часам к 6-ти на стеклянную тер-

124

расу собиралась детвора от 6 до 16 лет. Но и взрослые родители их с удовольствием присутствовали на этих беседах.

Теперь, на склоне лет, дедушка задавал вопросы внукам, спрашивал, как бы они поступили в том или ином случае. Начинались горячие диспуты.

Пользуясь своим авторитетом, Николай Евграфович ссылался на подобные случаи в жизни святых, приводил примеры, указывал на тексты Священного Писания, как на руководство, как на свет, озаряющий человека. Рассказывая о подвигах святых, делал ударение не на внешнюю сторону дела, а на внутренний мир человека, на рост духовный, на цель жизни. Критически оценивая многое из старинной духовной литературы, написанной, в основном, монахами и для монахов, в далекие от нас времена, Николай Евграфович говорил: «Всякому овощу свое время. В разные времена еврейскому народу Бог посылал и различных пророков, поэтому и теперь верующие должны руководствоваться современными наставниками, а духовная литература должна соответствовать умственному развитию человека». Он тщательно подбирал отрывки, рассказы, обсуждал героев всем известной художественной литературы, преподаваемой в школе, часто пользовался примерами современных людей, с которыми он сам встречался в жизни. Слушатели с интересом ловили каждое его слово, задавали вопросы, высказывались. Беседа длилась часа полтора-два, не больше, но оставляла у всех глубокое впечатление, ибо слова дедушки были зрелыми духовными семенами, падающими на мягкую почву молодых и чистых сердец.

Помню вечер 17-го августа. Немногочисленные соседские ребята разошлись, молодежь набегалась перед сном, наигрались в бадминтон, в котором дедушка как судья с удовольствием принимал участие. Поужинали, помолились и, наконец, улеглись в постели. Ребята были возбуждены интересными

125

рассказами дедушки и обсуждали слышанное в этот вечер. Тут вошел он сам. Поцеловал внуков, ответил им что-то на их вопросы... Пошел к двери, остановился среди комнаты и дополнил вдруг рассказ свой новыми воспоминаниями из лет своей юности. Дед присел на стул, и из уст его полились яркие, красочные картины давно прошедшей молодости: вот он шестнадцатилетним юношей, высокий, сильный, бесстрашный, один среди ночи в лодке. Он гребет против течения Волги, полная луна озаряет реку, заливы и берега с лесами и безлюдными полями. Юноша подает лодку к пристани, чтобы отвезти родных с парохода в имение тетушки, расположенное километра за три вниз по реке.

Потом другой эпизод. Молодой прапорщик Пестов мчится на коне, которого еще никто не брался объезжать. Мы все притихли; дедушкины рассказы лились радостно, оживленно, его глаза сияли отблеском молодых лет. Часы на колокольне пробили 12. Дед встал и сказал: «А знаете, почему я так увлекся воспоминаниями? Ведь мне сегодня исполнилось 70 лет!».

Мы ахнули, кинулись целовать и поздравлять деда, прося извинить нас, что мы забыли его день рождения. Дедушка смеялся: «Я и сам забыл, какое сегодня число», — говорил он.

В конце 50-х годов Николаем Евграфовичем были написаны первые труды по богословию. Это были, в основном, выдержки и цитаты из святых отцов и учителей Церкви по различным вопросам христианской жизни, объединенные в два тома под названием: «Пути к совершенной радости».

«Да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15, 11) — эти слова Спасителя стали эпиграфом к богословским трудам Н.Е. Пестова.

126

В те же годы была написана первая редакция книги о погибшем на фронте сыне, а также первая редакция книги «Над апокалипсисом».

Из воспоминаний дочери

Перед уходом на пенсию Николай Евграфович стал чувствовать, что голова его начала быстро уставать от умственного труда. Папа говорил мне: «Возраст мой — пенсионный, но я мог бы еще работать, хотя и трудно мне стало идти в ногу с современной наукой. Она быстро идет вперед, нельзя от нее отставать, приходится читать много новейшей научной литературы, как советской, так и заграничной. Утомительно это мне, сил делается все меньше да меньше, трудно уже напрягать память... Прошу Господа указать мне Свою Святую волю. Не пора ли мне отложить химию и физику, а остаток дней своих посвятить Господу?».

Господь указал Свою волю следующим стечением обстоятельств. В эти времена (60-е годы) отец занимал должность зам. директора Инженерно-Экономического Института, т.е. был директором по научной части.

Пришло распоряжение провести на всех кафедрах антирелигиозную работу, предписать всем профессорам и педагогам вклинивать атеистическую пропаганду во все предметы, предоставив соответствующий план.

Получив этот указ, зам. директора, как говорится, пальцем не двинул. Через полгода его вызвали и спросили: «Как обстоит дело с атеистической пропагандой, роздан ли план педагогам?».

Отец ответил: «Никакого плана атеистической работы мы не составляли».

* * *

127

Через несколько дней, — пишет Николай Евграфович в своих воспоминаниях, — я получил от директора института Козловой письменное приглашение быть у нее в кабинете в назначенное время.

Придя в кабинет, я застал там и секретаря партбюро МИЭИ. Разговор был короток и сдержан.

— Николай Евграфович, — сказал директор, — мы знаем, что Вы ходите в церковь. Вас там видели студенты.

— Да, это правда.

— Мы хотим предложить Вам уйти на пенсию.

— Наш разговор будет очень коротким, — отвечал я, — у меня пенсионный возраст (68 лет), и я могу уйти хоть сегодня.

Присутствующий при разговоре секретарь партбюро предложил мне не торопиться и закончить учебный год. Я согласился.

На этом разговор окончился.

Из воспоминаний дочери

А лет 15 назад Николая Евграфивича хотели еще перевоспитать и изменить его мировоззрение. Как и других старых педагогов, профессора Н.Е. Пестова, доктора наук, попросили сдать курс материалистической философии по программе ВУЗов. Он не отказался, но просил освободить его от посещения лекций, ибо в состоянии был проштудировать требуемые предметы самостоятельно. Согласились. Итак, в течение целого года папа ходил на экзамены и сдал на 5 все предметы материалистической философии.

Я никогда не видела, чтобы отец дома читал что-то ненаучное или недуховное. На экзамен он отправился с усмешкой, его знания всех философий далеко превышали уровень знания тех, кто его экзаменовал.

128

Придя к вере сознательно и в зрелом возрасте, отец считал, что борцу за истину следует знать и идеологию своих противников, чтобы в нужный момент уметь им противостоять.

Летом папа ушел в отпуск, отдыхал в Гребневе, а когда осенью пришел в институт, чтобы подать заявление об уходе на пенсию, ему сказали, что он отчислен уже приказом и может забирать свои документы.

Мне в глубине души обидно за отца. Я слышала, что других провожают торжественно, а папу даже не поблагодарили за многие годы труда.

* * *

С момента перехода на пенсию моя библиотека и вся моя работа окончательно преобразилась из химической в богословскую, — пишет Николай Евграфович в своих воспоминаниях. — Господь снабдил меня очень богатой богословской литературой, включая такие книги, как пять томов Добротолюбия, 14 томов Житий святых, 12 томов жизнеописаний подвижников благочестия, таких классиков богословия, как св. Ефрем Сирианин, св. Макарий Египетский, еп. Игнатий Брянчанинов, еп. Феофан Затворник, богословие Патриарха Сергия, архиепископа Луки, творения Оптинских старцев, Флоренского, Лодыженского, «Илиотропион» и т.д.

Вместе с тем, в одной благочестивой семье я нашел богатую богословскую западную литературу на немецком и французском языках, достаточно полную, чтобы в какой-то мере ознакомиться и постичь основу католической и протестантской веры и их богословие.

Последнее дало мне возможность познакомиться со святыми и подвижниками благочестия западного христианства.

Все это расширило мой духовный кругозор и сроднило мою душу с западным христианством.

129

Я стал постигать всю глубину зла нетерпимости между христианскими конфессиями.

После ознакомления с западными религиозно-философскими работами я стал воспринимать всю христианскую Церковь как целое, как единое древо с ветвями (различными христианскими конфессиями).

Эта мысль отражена в моей работе «Над Апокалипсисом», и как я рад, что она оказалась идентичной с мыслями знаменитого хирурга и богослова — профессора Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки) (см. его «Воспоминания»). Иногда мне задают вопрос: «Что побудило Вас к написанию богословских работ?». Отвечаю так: «Основным побуждением для написания богословских работ явились следующие причины:

1) Прекращение продажи и распространения в новых социальных условиях жизни России духовной литературы.

2) Необходимость осветить ряд основополагающих моментов в жизни каждого христианина простым, доступным, современным языком, исходя из новых условий жизни в СССР.

3) Завет одного духовного лица, сказавшего мне «писать, не говоря ничего нового, но все говорить как бы по-новому» (т.е. избегая сухого стиля и ориентируясь на современного человека).

4) Личное желание поделиться сокровищами христианских истин и духовного опыта из трудов учителей и отцов Церкви, использовав при этом свой духовный опыт...».

Против моего ожидания, мои труды вскоре стали пользоваться очень большим спросом и расходились по многим городам и селам Родины.

Иногда я спрашиваю сам себя: ну почему именно мне выпала такая работа при наличии в России многих высокоталантливых богословов?

130

И я объясняю это явление словами одного французского католического пастыря, на исповедь к которому люди сходились со всей Франции. Его спросил один из пришедших к нему: «Чем объяснить, батюшка, стечение к Вам со всей Франции исповедников?»

Кюре отвечал:

— Господу нужен был работник для Его Церкви, но, так как, по словам Господа, «сила Моя в немощи совершается» (2 Кор. 12, 9), то, обозрев Францию, Он увидал во мне самого незначительного и немощного из Его работников.

Вот так и я объясняю популярность своих работ — лишь своей «немощью» и недостоинством.

При широком распространении моих работ по богословию у Зои Вениаминовны появились опасения за меня, и она стала сомневаться в необходимости моих духовных работ. Как известно, в затруднительных случаях святые отцы рекомендуют помолиться и открыть Священное Писание и искать там ответы на сомнения.

Вот что открылось и что прочла Зоя Вениаминовна.

«Потому что Ездра расположил сердце свое к Тому, чтобы изучать закон Господень и исполнять его, и учить в Израиле закону и правде» (Ездр. 7, 10).

И у меня случались затруднительные случаи в жизни, на которые не у кого было спросить совета, и я нашел ответы в Священном Писании.

Приведу ответы, полученные на мои вопросы из Священного Писания. Вот что я прочел в таких случаях:

«Научи Меня, Господи, пути Твоему, и наставь меня на стезю правды ради врагов моих.

131

Не предавай меня на произвол врагам моим: ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою. Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых.

Надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа» (Псалом 26, ст. 11-14).

Последние слова Псалма укрепили меня, и боязнь за мои духовные работы навсегда меня покинула.

Привожу отрывки из Псалмов, которые также укрепляли меня:

«Да услышит тебя Господь в день печали, да защитит тебя имя Бога Иаковлева.

Да пошлет тебе помощь из Святилища, из Сиона да подкрепит тебя...

Да даст тебе Господь по сердцу твоему и все намерения твои да исполнит» (Псалом 19, ст. 2-5).

132

Глава XVI

НА ПЕНСИИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ РАБОТЫ НАД БОГОСЛОВСКИМИ ТРУДАМИ.

НИКОЛАЙ ЕВГРАФОВИЧ И ЗОЯ ВЕНИАМИНОВНА КАК ВОСПИТАТЕЛИ ВНУКОВ

Из воспоминаний внука

После ухода на пенсию всю свою духовную и физическую энергию Николай Евграфович сосредоточил над основным богословским трудом — многотомной диссертацией «Пути к Совершенной радости» или, как он еще ее называл, «Опыт построения христианского миросозерцания»1.

В эти же годы он пишет интересную богословскую работу по толкованию «Апокалипсиса». Эта работа Николая Евграфовича так и называется «Над Апокалипсисом».

Работа над диссертацией, в основном, заключалась в следующем. Из огромной массы духовной информации, которую дедушка получал при прочтении богословской литературы, он выбирал непосредственно то, что имело отношение к жизни современного христианина. Эти высказывания и выписки из трудов святых отцов и подвижников благочестия явились тем фундаментом, на котором зиждилась вся диссертация. Весь труд был разбит на несколько частей, освещающих различные аспекты жизни христианина. Этот труд был адресован буквально всем, кто желал построить свою жизнь на Евангельских началах. Первыми, кому автор показал плоды

----------------------------------------------------

1 Недавно издательство «Сатис», получив согласие родственников Николая Евграфовича, поэтапно осуществило издание этого труда в 4-х томах, озаглавив его «Современная практика православного благочестия».- Спб., 1994-96.

133

своих трудов, были близкие ему люди и, конечно же, первой из них была супруга Зоя Вениаминовна. Она придирчиво прочитывала написанное мужем и нередко сама дополняла и исправляла текст той или иной главы, становясь как бы соавтором своего супруга.

* * *

...Работа над диссертацией началась еще во время войны, когда Коля был еще жив, — рассказывал Николай Евграфович. Первоначально, по просьбе друзей, мною были написаны несколько глав (статей) о молитве, духовном чтении и Таинствах Церкви. Помню, как я их писал летом 1943 года. Уже третий год шла война с Германией, и Коля был уже на военной службе. Незадолго до отправки на фронт он как-то увидел у меня на столе эти главы и попросил их прочитать. Утром он ушел рано, когда я еще спал. Проснувшись, я увидел на столе мои труды и краткое письмо от Колюши, в котором он одобрял мой труд и даже сделал несколько интересных дополнений.

...Еще несколько раз приходя домой, сын каждый раз читал написанные мною новые страницы. Мы беседовали с ним, и он делал мне ряд существенных замечаний.

Эти главы впоследствии вошли в четвертую часть моего труда под названием «Пути к Отчему дому».

Общее содержание диссертации подразделяется на 9 частей 1.

Часть 1. Основы Христианской веры.

В этой части автор говорит о цели христианской жизни. О Боге и Богопознании, о Царстве Божием и Небесных Си-

----------------------------------------

1 В таком виде ее знают многие, кто читал труды Н.Е. Пестова в «самиздате».

134

лах. Эта часть вводит читателя в духовный мир и заканчивается описанием состояния души человеческой после смерти тела.

Часть 2. Душа человеческая.

Автор старается по возможности более полно раскрыть всю многоплановость и сложность души человека.

Часть 3. Является как бы продолжением 2-й и носит название «Раскрытие сокровищ и красот души».

3-я часть состоит из двух томов: т. 3а и т. 3б, которые взаимодополняют друг друга глубокими и содержательными мыслями о душе человеческой и мире. Одна из глав тома 3б так и называется «Миротворчество».

Часть 4а. Пути к Отчему дому.

Часть 4б. Пути к Отчему дому: духовное чтение, пост, участие в Таинствах Церкви.

Часть 5. Взаимоотношения с миром.

Воинствующая Церковь: сущность, значение, страдания и болезни ее. Ближние: их значение в деле спасения души; взаимоотношения с ними...

Общество; отношение к нему христианина...

Природа и животный мир.

Часть 6. День христианина.

Вечер, утро и день христианина. Труд. Воздержание. Бытовые стороны жизни христианина...

Часть 7. В «Отчем доме».

Иночество. Монастырь в миру. Домашняя церковь...

Часть 8. Христианский брак.

Сущность и цели брака. Выбор супруга. Брачная жизнь1.

--------------------------------------------------------------

1 Издательство «Сатис» почему-то не включило эту часть в 4-х томную публикацию трудов Н.Е. Пестова. Однако, к сегодняшнему дню 8-я часть диссертации — «Христианский брак» — уже неоднократно издавалась отдельной брошюрой другими издательствами.

135

Часть 9. Христианское воспитание детей.

* * *

Ниже приводятся отзывы на диссертацию, полученные от читателей.

«...Диссертация Ваша в настоящее время нужнее «Добротолюбия» (из письма о. Даниила М.).

«...Ваши труды нужно читать и иметь всем священнослужителям...» (мнение 3-х священников из Ленинграда и о. Евгения Амбарцумова).

«Во Львове одна старушка в течение одного года от руки переписывала все одиннадцать переплетов Вашей «Диссертации...» (Константин Б.).

«...Из всех присылаемых к нам духовных книг — «Диссертация» самая лучшая, самая нужная...» (монахиня Н-ско-го монастыря, 1965 год, июнь).

«Если бы я раньше прочла книги «Пути к совершенной радости», то сколько бы я успела искоренить в своем характере плохих черт...» (супруга профессора Д. Саина).

«...Эта книга открыла мне глаза на многое и ввела меня в новую жизнь» (доктор-психиатр из Иркутска, 1967 год).

«Ваши труды очень и очень нужны людям. Спасибо Вам... Господь да благословит Вас во всех Ваших делах...» (Патриарх Московский и всея Руси Пимен, 14 мая 1977 года).

«...Труды Н.Е. Пестова нам известны. Он замечательный человек» (мнение митрополита Никодима (Ротова), высказанное лично Зое Вениаминовне).

«Дорогой Николай Евграфович! Примите глубокую благодарность за ваш труд. Он очень кстати, особенно «Апокалипсис» (профессор Московской Духовной Академии К.С.).

136

Из письма одной игумений.

«Примите мою сердечную, глубокую благодарность за такой драгоценный подарок — книгу «Жизнь для вечности». Нет слов, чтобы выразить, какое сильное впечатление вызывает она. Думаю: большую пользу принесет для современной молодежи (да и не только молодежи) эта замечательная книжечка Вашего творчества. Спаси Вас Господи!» (Игумения . . . монастыря).

* * *

Пусть никто не думает, что все эти положительные отзывы дорогих для меня людей питают мою гордость и тщеславие, — записал Н.Е. Пестов в конце 1970-х годов. — Я постоянно помню те бездны греха, в которые я впадал в течение последних трех лет до обращения к христианской вере. Я искренне раскаялся в них и верю, что Господь, по Своей неизреченной благости, простил мне грехи, но сознание своего ничтожества (выделено самим Н.Е. — прим, сост.) во мне сохранилось и будет со мной до смерти...

Из дневника Николая Евграфовича

1957 год, 3 марта.

Почему в молитве рассеянность?

Потому что нет горения любви к Богу, и сердце отдается пристрастиям, суете, мирским интересам...

Май, 1957 год.

«Любовь — царица добродетелей и вмещает их все в себе». Отсюда — «люби и делай, что хочешь» (Амвросий Оптинский). Отсюда и Иоанн — апостол любви. И поэтому «Бог — есть Любовь». И гимн любви у Ап. Павла (1 Кор, 13). Отсюда и две заповеди у Господа и Его «новая заповедь» на Тайной Вечери... И признак истинности ученика Христова — «если будете иметь любовь между собою».

137

Отсюда и секрет влияния на людей — т.к. проводником к сердцу слов есть любовь говорящая...

Если хочешь помочь человеку, то перед беседой попроси у Господа любви к нему...

1958 год, июнь

За духовную праздность ангел отходит от души, оставляя ее для влияния темного духа.

4 августа

Как опасно пресыщение пищей, так как она обременяет тело и душу, отнимает силы, лишает молитвы и духовной бодрости, а за этим идут праздность и грехи...

7 октября

Смирение состоит в том, чтобы за все, все, все и всегда от души благодарить Господа...

Из воспоминаний внука

Особым теплом наполняется мое сердце, когда в памяти воскресают дорогие мне образы дедушки и бабушки, Николая Евграфовича и Зои Вениаминовны Пестовых. Я не жил постоянно с ними, а потому и образы их в моей памяти связаны с определенными, конкретными ситуациями наших встреч, которые не были частыми.

Мое детство проходило в с. Гребневе Московской области. Это пятидесятые годы.

8 памяти запечатлелись летние картины, когда дедушка и бабушка жили недалеко от нас на даче. Дедушка регулярно ездил в Москву (возможно, он еще тогда работал), а мы с мамой ходили его встречать в березовую рощу. От рощи далеко за полем хорошо виднелась московская дорога с идущими по ней автомашинами.

138

Мама с нами устраивалась на холмике возле «святого колодца», и мы начинали наблюдать, не забывая при этом вдоволь напрыгаться и набегаться на березовой опушке. Но вот на горизонте останавливался автобус, и мы до рези в глазах всматривались вдаль: приехал ли дедушка. Наконец кто-то, сначала один, а потом и все видят на горизонте маленькую белую фигурку, скорее точку. Это дедушка, летом он всегда носил белую панамку и белый китель, в руках у него тяжелые сумки с продуктами и гостинцами для внуков. Мы наперегонки мчимся ему навстречу по узкой тропинке. До сих пор помню эти радостные моменты встречи. Дедушка вынужден остановиться, поставить сумки на землю, иначе нельзя: поочередно на его шее висит то один, то другой шалун. Далее следует раздача сладостей. В боковом кармане «толстовки» у дедушки всегда хранилась жестяная коробочка с леденцами или другими конфетами. Дедушка достает ее, постукивает по ней пальцами и торжественно открывает. Угостив всех нас, он продолжает свой путь в плотном окружении встречающих. Мы идем с дедушкой к маме, которая все еще ждет нас у «святого колодца». Как от мамы, так и от бабушки дедушка часто выслушивал упреки за то, что конфетами перебивал детям аппетит и пр., но, как помню, коробочка с конфетами в его кармане неизменно была и всегда регулярно пополнялась. Конфетами угощались буквально все дети, которых дедушка встречал на даче ли, в лесу на прогулке или еще где.

Тщательно следил Николай Евграфович и за нашим детским лексиконом, стараясь, чтобы ни одно бранное или грубое слово не выходило из детских уст. Особенно возмущало его слово «дурак». «Неужели вы не понимаете, мои милые, — говорил он, — что вы все умные, добрые детки. Среди вас нет и не может быть «дураков». Пожалуйста, если у вас нет

139

других слов, чтобы выразить ваши чувства, говорите слово «чудак»...

Дедушка заботился не только о наших душах, но и о спортивном развитии. Он постоянно следил за нашей осанкой и если видел кого сутулым, то тут же говорил: «Линеечку, линеечку..., грудь вперед». Многие спортивные игры были его подарком внукам. Особенно нам полюбился бадминтон; за этой игрой иногда следил сам дедушка и даже «судил». Надо сказать, что и сам он был в превосходной спортивной форме, несмотря на свои семьдесят лет. Его спортивные достижения (шестикилометровая прогулка на велосипеде в деревню Камшиловку и назад, купание в пруду) тщательно скрывались от бабушки, которая ревниво следила за здоровьем Николая Евграфовича. Попутно отмечу, что до последних лет жизни дедушка с бабушкой очень часто в разговоре называли друг друга по имени и отчеству, что вносило в их взаимоотношения какую-то непонятную нам возвышенность и благородство. А ведь они прожили совместно более 50 лет!

Бабушка, Зоя Вениаминовна, была тоже человеком удивительных дарований, хотя в чем-то она довольно резко отличалась от дедушки. Хотя бы вот: дедушка — это образец всепрощения и мира, бабушка же — это, в нашем понимании, карающая справедливость. Если кто отчитывал нас, то это была бабушка, но делала она это тоже с умением, как-никак — педагог. Она могла одной фразой так отчистить нас, что легче было бы перенести физическое наказание, нежели этакое «выведение на чистую воду». Она знала чем нас пристыдить и заставить «залиться краской»: «Дети священника!..», «Вы не знаете цены хлеба!..», «Обуты, одеты...», «Плохо ли! Хлеб с маслом...» и пр. Из ее разговоров часто можно было увидеть, сколько же нужды перенес этот

140

человек за свою жизнь! Она и сама часто рассказывала нам о трудностях в ее жизни: 20-30-е годы, война, голод.

Бабушка была для нас эталоном интеллигентности. Она всегда ревниво следила, чтобы мы были достойны называться «внуками профессора», а потому я уже был с детства приучен к элементарным, с ее точки зрения, правилам:, рот всегда должен быть закрыт, причем не просто, а надо произнести слово «изюм» и сохранять положение губ. Здороваясь, мы с Колей должны были шаркать ножкой и наклонять головку, смотреть прямо в глаза собеседнику, не «чавкать» за столом и пр. и пр. Вроде бы, все это мелочи, но мне — «деревне» — часто доставалось в обществе бабушки. Наверное, всегда буду помнить поездку с бабушкой в детское ателье на старый Арбат за костюмом. Что со мной тогда случилось, не знаю, но я, стараясь выглядеть в глазах бабушки вполне городским, раз пять наступил прохожим на пятки, за что, естественно, приходилось извиняться бабушке. Я же удостоился от нее самых лестных выражений, вроде: «ну и медведь», «с тобой только по лесу ходить» и пр.

Куда более приятны мои воспоминания о посещении с бабушкой Углича, Бородинского поля, Архангельского, Останкина, театров и концертов. В этих мероприятиях бабушка была незаменима. Она брала нас с Колей и начинала повышать наш культурный уровень. Причем делала она это мастерски, с любовью. Она знала и помнила массу исторических событий, имен, и ее можно было слушать часами. Она могла «напеть» старую гусарскую песню, захватывающе читала наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Надсона и многих других поэтов. Это был ее конек.

Когда я учился в училище, мне часто приходилось ночевать в Москве. И в эти годы я «увидел» бабушку еще с одной стороны и узнал бабушку-апологета и апостола. Одним

141

словом, то, что мне открылось, можно назвать исповедничеством. Религиозность бабушки была исключительной силы, причем основывалась она не столько на традициях, сколько на разумной вере, огромном духовном опыте и убежденности в правоте. Исповедничество ее носило самый непринужденный характер. Она не писала, подобно дедушке, воспоминаний; как видно, не занималась специально внешним подытоживанием прожитой жизни, но все ее последние годы были огромной силы свидетельством истинности православия. Может, это сказано очень громко, но для меня это было еще одно откровение.

Здоровье у бабушки было слабое: удушающий кашель, сердечные приступы, огромная грыжа, — все заставляло страдать и напоминало о неизбежном для всех нас конце. Но вот что меня удивляло: все чаще говоря о своей скорой смерти, бабушка не проявляла ни тени страха. Более того, она иногда специально слишком подробно останавливалась на возможных картинах своих последних дней и, часто говоря сама с собой (у нее была такая привычка), делала весьма своеобразные выводы.

«Ну вот, Зоечка, скоро и тебе конец придет... пожила и хватит... плохо ли... семьдесят лет... надо и честь знать...», — и далее в том же духе.

Это повторялось довольно часто, и я однажды почувствовал, что за этой обыденностью кроется незыблемая вера в вечную жизнь, в милосердие Божие, презрение к тленности этой земной жизни. И это было истинно так.

Евангелие бабушка знала не то что великолепно, но она жила им. Оно было для нее больше, чем настольная книга. Читала она часто с карандашом, отмечая отдельные места. Свет евангельского учения освещал и ее повседневную жизнь. Ей была присуща удивительная прямота и честность.

142

Совесть ее постоянно побуждала проповедовать слово Божие, что она и делала, не жалея себя. Она жила духом апостольства: могла подойти к любому в храме и спросить: «А понимаете ли, что поют, что читают?». И тут же готова была не просто объяснить, а зажечь душу собеседника такой же верой, какую имела сама. Особенно это часто случалось с молодежью. Ее слушали с удовольствием, часто уже после службы где-нибудь в сквере она продолжала делиться с человеком самым дорогим. Так случилось и за несколько дней до ее кончины. Она «просвещала» молоденьких девушек-студенток долго еще после службы на улице в Сокольниках. Но было холодно. Простудилась, получила воспаление легких и умерла.

Учась в Москве, ближе познакомился я и с дедушкой. В эти годы он был уже на пенсии, но жизнь его била ключом. Он сам настроил себя на такой четкий и жесткий режим, что порой приходилось только удивляться его выносливости. К слову сказать, болел дедушка крайне редко, я лично не помню, когда бы он «грипповал» или кашлял от простуды. Но это не значит, что он не знал врачей.

Врачи на московской квартире появлялись не то чтобы часто, но регулярно, по графику. Дедушка как профессор был прикреплен к специальной поликлинике, сотрудники которой обязаны были постоянно следить за здоровьем своих клиентов. Визиты к дедушке были всегда чисто профилактическими, и чаще врач задерживался в соседней комнате у бабушки, которая, как отмечено было выше, не отличалась крепким здоровьем.

Единственная болезнь, которая одно время сильно угнетала дедушку, была бронхиальная астма. Вылечился дедушка от нее благодаря своей пунктуальности. Ознакомившись однажды с лечебной системой дыхательных упражнений (осно-

143

ванной на йоге), дедушка неукоснительно стал делать дыхательную гимнастику. Для этого, чтобы не нарушить цикличности, он даже вставал по ночам и мы слышали во сне странные, загадочные приглушенные звуки, доносившиеся из-за стены: «бар-р-р-а-х-хх», «ба-р-рр-у-ххх-х». Но воспоминания об этом относятся к 50-60 годам. Астму дедушка победил и даже позже консультировал занимающихся по этой же системе астматиков.

Лекарств у дедушки было множество, и он принимал их также в профилактических целях весьма регулярно. С большим уважением относился он к гомеопатии, и если когда лечил нас, внуков, то преимущественно «горошками».

Весь день Николая Евграфовича был четко расписан, буквально по минутам. В свои обязанности дедушка включил посещение магазинов, ремонтных мастерских. Конечно, более тяжелыми покупками занимались мы, но ежедневное посещение молочного, булочной и овощного дедушка взял на себя. Для этого ему приходилось иногда по несколько раз ходить до Разгуляя и назад, т. к. за один раз принести все было ему уже трудно. На посещение магазинов, аптек и прочих мест дедушка смотрел как на необходимый для него «моцион», хотя прогулки тоже были обязательным элементом в распорядке дня, особенно прогулки перед сном.

Готовила для семьи бабушка, иногда, когда ей было тяжело, брали обеды в домовой кухне, но и дедушка не чуждался кухней.

Он считал своим долгом приготовить нам завтрак и проследить, чтобы мы (уже студенты!) не опоздали на занятия. Еще с вечера он спрашивал каждого из нас, что бы мы хотели на завтрак (яичницу, колбасу, сыр, яйца «в мешочке или вкрутую», кефир, кофе или чай и пр.). Причем делал он это настолько тщательно и пунктуально, что мы, по своей черст-

144

вости, иногда даже не понимали его, чем, конечно же, его огорчали.

По утрам дедушка вставал раньше всех, молился, тихонько готовил завтрак и накрывал на стол в комнате, где мы спали, будил нас с астрономической точностью, молился вместе с нами и затем подавал завтрак. Причем заказанное с вечера необходимо было непременно съесть, и если мы что-то оставляли, то дедушка видел в этом «невыполнение плана», а если более серьезно, то безответственность и недисциплинированность. Только сейчас понимаю, что он ежедневно воспитывал в нас пунктуальность и организованность. «Посей привычку — пожнешь характер», — говорит пословица. Если дедушка и укорял кого-то, то делал это настолько корректно и смиренно, что непременно добивался благой цели.

Большая часть дедушкиного времени уходила на прием посетителей. Об этом следует сказать особо. Люди тянулись к дедушке, как мотыльки на свет. Это были и старые друзья, бывшие члены христианского студенческого кружка, «маросейские», но было среди приходивших и много молодежи. Особенно это стало заметно в последнее десятилетие дедушкиной жизни, когда старички стали заметно переселяться в вечность. Что же привлекало всех их к Николаю Евграфовичу? Во-первых, богатейший опыт христианской жизни, который делал беседы с дедушкой незабываемыми, а во-вторых, духовная библиотека, на которой выросли многие и многие поколения русских верующих людей. К книгам дедушка относился весьма своеобразно. Он всегда помнил, что книга только тогда приносит пользу, когда ее читают, а потому сам увлеченно наделял своих посетителей духовной пищей. Наверное, не ошибусь, если скажу, что у него в одно время можно было взять любую, самую редчайшую книгу из каталога духовной литературы. Но, к сожалению, это продолжалось недолго. Огромное количество духовной литературы бы-

145

ло «зачитано». Книги часто передавались из рук в руки и возвращались на дедушкину полку лишь через многие годы, а то и вообще не возвращались.

Пожалуй, этот факт впервые и побудил дедушку заняться размножением духовной литературы. В основном, в печать он отдавал свою «диссертацию», которая пользовалась большой популярностью у читателей.

Переплетал дедушка сам, простейшим способом, но и это требовало от него огромной затраты сил и времени.

В последние годы жизни, когда Николай Евграфович все чаще стал жаловаться на плохую память и усталость от посетителей, он преимущественно сосредоточил всю свою работу на размножении духовной литературы. За многие годы из огромного объема книг выделились отдельные авторы, которых всегда у дедушки спрашивали и даже заказывали. Поэтому литература дома не задерживалась, ее увозили во все концы в немалых количествах, что весьма радовало дедушку и придавало ему новые силы.

Не лишним будет сказать, что Николай Евграфович был всегда чужд всякой политики. Политические интересы его ограничивались чтением центральных газет. Разговаривать на эти темы он не любил, что иногда служило поводом для отхода от него тех или иных людей. Подобные люди появлялись один, два раза и более не приходили.

Из дневника Николая Евграфовича

1962 год, 6 ноября.

Избегай излишнего интереса к политике, политическим разговорам, анекдотам и по возможности умеряй свое участие в житейской суете...

146

Политические анекдоты и анекдоты вообще — грех, т.к. несут осуждение и насмешку даже к властям, которых христианин должен уважать.

* * *

Особое место в жизни дедушки занимала молитва. Молитва пронизывала буквально всю его жизнь. Кто жил постоянно с ним, тот особенно мог ощущать это.

Неукоснительно посещал Николай Евграфович храм Божий. Особенно любил он ранние Литургии по воскресным дням, к которым тщательно готовился за несколько дней и на которых постоянно причащался Святых Тайн. Это великое Таинство давало ему новый импульс жизни, вселяло в него необычайную энергию, делало настоящим подвижником. Особенно это было заметно в последние годы его жизни.

Всенощные, акафисты, Великий канон св. Андрея Критского, службы Страстной седмицы он обычно вычитывал келейно. Не спеша, умилительно и с глубокой сосредоточенностью проходили часы этих молитвословий в его комнате. Иногда рядом с ним можно было видеть коленопреклоненного седовласого генерала, красные лампасы и золотые погоны которого как-то особенно смотрелись в полутьме и поблескивали от свечей и лампад. Принимали участие в этих молитвах и мы, внуки, читая трисвятое, шестопсалмие и тихонько подпевая за дедушкой знакомые ирмосы.

Но, несомненно, большую часть молитвословий дедушка совершал наедине. Его молитва была пламенной, он весь погружался в нее, так что иногда, нечаянно зайдя в кабинет, можно было стать свидетелем этой лишенной всякого внешнего эффекта живой беседы с Богом, в эти моменты обычно дедушка не замечал вошедших, а мы поспешно удалялись, унося в себе непонятное чувство вины.

147

Из дневника Николая Евграфовича

Смотри — не ослабевай в молитве, чтобы не переживать потом невзгод... Помни, что когда Моисей держал руки свои поднятыми, то израильтяне побеждали филистимлян, но филистимляне побеждали, когда руки Моисея опускались. В жизни много раз уже замечал, как ослабление молитвы и упущение в ней приводили к тяжелым переживаниям...

148

Глава XVII

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ

«Не отвергни меня во время старости; когда будет оскудевать сила моя, не оставь меня».

(Псалом 70, ст. 9).

«И до старости и до седины не оставь меня, Боже, доколе не возвещу силы Твоей роду сему и всем грядущим могущества Твоего».

(Псалом 70, ст. 18).

Из воспоминаний дочери

В 1973-м году Николай Евграфович и Зоя Вениаминовна отпраздновали свою «золотую свадьбу». Это было на Пасхальной неделе. Старички уже были так слабы здоровьем, что не могли приглашать к себе друзей. Но я с батюшкой и детьми приехали к ним на этот вечер, привезли творожную пасху, кулич, устроили стол. Сима (внук) щелкал аппаратом, делая фотографии. Отслужили благодарственный молебен, воздавая Господу хвалу за то, что Он сподобил супругов прожить в вере и единомыслии 50 лет. Было радостно и торжественно. Это была последняя мамина Пасха на этой земле. Мама слабела с каждым днем, ноги ее стали подкашиваться, она стала падать, но духом была бодра и до последних дней ходила в храм, взяв под мышки раскладной стульчик.

Смерть дорогой супруги была для Николая Евграфовича неожиданностью, хотя мама часто предсказывала свою близкую кончину, прощаясь навеки с друзьями. Она умерла мгновенно. Дней за 8 до смерти у мамы было воспаление легких,

149

ослабившее ее сердце. Но последние 5 дней температуры не было, и маме хотелось уже начать ходить. После легкого обеда мама послала внучку Катю отнести белье в стирку, а сама собиралась поспать. Вдруг она услышала сильный звонок и спросила: «Кто к нам пришел?». Катя была еще дома и сказала, что звонка не было, что это бабушке показалось. «Нет, нет, — отвечала Зоя Вениаминовна, — я чувствую, что кто-то хороший-хороший к нам пришел, а вы от меня скрываете». На лице старушки играла радостная улыбка, глаза ее стали вдруг ясными, голубыми и засияли счастьем. Катя ушла. «Помоги мне лечь поудобнее», — подозвала больная мужа. Он подошел, обхватил поднявшуюся супругу и тут почувствовал, что она вдруг отяжелела...

Так скончалась Зоя Вениаминовна на руках мужа, душа ее отошла в вечность без мук, без единого стона, тихо и радостно. Но для папы это был сильный удар. Он растерялся, думал, что жена в обмороке, а рядом никого не было. Он кинулся к телефону. Тут неожиданно пришел врач, профессор-сердечник, направленный к больной из клиники. Он пощупал пульс еще теплой руки и сказал, что все земное окончено.

В вечную жизнь Николай Евграфович провожал супругу горячей слезной молитвой. Он больше года без конца читал акафисты и каноны об упокоении души супруги, часто сидел

150

отрешенный от жизни, не замечая времени, забывая обо всем...

Но время исцелило его душу; в 75-м папа переехал на новую квартиру, жизнь вокруг него била ключом, и он снова стал живым и радостным. Свадьбы внуков, крестины правнуков, множество друзей, общество горячей молодежи — все это вселило силы в старческую душу Николая Евграфовича, ибо он чувствовал, что еще очень нужен людям. Господь посылал ему здоровье через Святое Причастие, которое он принимал каждое воскресенье.

Из воспоминаний внука

Господь наградил дедушку долголетием. До последних лет сохраняя завидное здоровье, если не считать увеличивающейся слабости и ослабления памяти, он радовал ближних и дальних, все считали за счастье хотя бы на минутку забежать и побеседовать с ним. Правда, эта «минутка» иногда затягивалась до нескольких часов, что доставляло немало беспокойства домашним. С этой слабостью посетителей еще в свое время довольно удачно боролась бабушка. Она вполне открыто напоминала гостю о уже позднем часе, чем избавляла дедушку от утомительного и неразумного собеседника. Дедушка, увы, никогда не мог этого сделать сам. Иногда можно было слышать, как Зоя Вениаминовна, говоря по телефону, подчеркивала, что в эти дни «мы не принимаем», чем искусственно сдерживала наплыв посетителей.

Провожая посетителя, если тому предстояла дорога, дедушка непременно молился с ним о предстоящем путешествии. Эта благочестивая привычка сохранилась у него буквально до последних дней.

151

Из дневника Николая Евграфовича

1966 год, 9 января.

В этот день я собирался причащаться. Утром в 6 часов я просыпаюсь и улавливаю конец какого-то сна. Сна я не помню, но в момент пробуждения вдруг явственно слышу пение: «Тело Христово приимите, Источника Бессмертного вкусите».

Я был поражен этим явлением, как бы благословившим мое благое намерение...

1966 год, октябрь.

...Из Болгарии пришло сообщение о смерти брата Володи. Вера и Зина уже умерли. Я остался последний из всей нашей семьи. Продолжаю пить «чагу» — ведь все мои родственники, за исключением отца, умерли от рака...

...Отношение к 3. и К. — это мой экзамен на наличие любви к ним.

1967 год, 4 февраля.

Чуть-чуть не попал под автомобиль у Земляного вала. Давно я борюсь с собой, чтобы не упрекать Зою за забывчивость и рассеянность в житейских делах. И все срываюсь... Уверен, что это происшествие — наказание за мою склонность к гневу и раздражению.

Дай, Господи, запомнить это на весь остаток моей жизни...

1967 год, 18 марта.

Бойся «утечек» времени — бесполезно проведенного времени в праздности (например, в постели), т. е. без дел угождения Господу.

1967 год, 14 апреля.

Как важно волю Божию ставить выше всех «правил», распорядка, планов, намерений. Сюда относится прием неждан-

152

ных посетителей, просьбы ближних, неожиданные поручения и т. д.

1968 год, 10 сентября.

...Чаще переключаться с одной работы на другую. ...Беречься зрительного и слухового раздражения. ...Беречь глаза от переутомления.

...Избегать перенапряжения и истощения нервной системы ...больше ходить пешком.

1970 год, 12 июня.

Совершенствование — это непрерывный процесс, а не одна молитва утром и вечером...

...Последние годы моей жизни, на старости лет, меня занесло в столь дальние, края Москвы, которые в годы моей молодости и городом-то не назывались, разве что дачно-сельским пригородом. А теперь от этого «пригорода» (Тушино) я за час добираюсь до любимого моего храма в честь пророка Илии в Обыденном переулке на Кропоткинской. Я стараюсь бывать в храме каждое воскресенье за ранней обедней. Мне кажется, что нет места прекрасней на земле, чем наш Ильинский храм. Почти каждую неделю по пятницам в нем служит молебен с акафистом перед иконой «Нечаянной Радости» Святейший Патриарх Пимен. Как я рад, что» мои внуки иподиаконствуют у него.

И вот недавно я был несказанно счастлив присутствовать при хиротонии моего внука (монаха Сергия) во диакона. Патриарх совершил хиротонию, и в конце службы я был представлен ему. Его Святейшество тепло поздравил меня с праздником1, благословил и поблагодарил за труды, о которых много слышал от З.М. У Патриарха удивительный по

------------------------------

1 Праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» — 14 мая.

153

красоте и выразительности голос. Когда стоишь за его службой, то не замечаешь времени и молитва заполняет душу. 1978 год, 15 июня.

1) Тяжело пережить, что не присутствовал на венчании Любочки. Понял то, что единственно, что красит жизнь — это проявление в наивысшей степени любви к ближним и к тем, с кем Господь сводит человека в данный момент в жизни.

2) Если нет занятости ума в общении с ближними или в какой-либо головной работе, то единственная трата душевной энергии — это непрестанная Иисусова молитва с поминанием в ней всегда и Богородицы, и ближних.

3) Наивысшая радость — это возможность что-либо сделать или услужить ближнему.

Этим листом автобиографии, датированным 15 июня 1978 года, обрываются воспоминания Николая Евграфовича.

Из воспоминаний внука

Последние годы своей жизни Николай Евграфович все больше и больше слабел. Он уже с трудом поднимался по лестнице. Временами у него кружилась голова, и он падал. Однако, он никогда не жаловался и, превозмогая недуг, старался услужить всем, чем только можно. Посетители по-прежнему приходили к нему и получали духовное утешение.

Как пишет в своих воспоминаниях о Николае Евграфовиче один близкий ему человек, «больше всего я в нем ценила понимание души людей без долгих разговоров, порой совсем без слов, даже без взгляда, а просто одним присутствием... Его советы, пожелания никогда не были категоричны, навязчивы. Можно сказать, какое-то целомудренное умолчание чувствовалось в рассуждениях, пожеланиях Николая Евгра-

154

фовича, такого доброго, умного, светлого человека, очень деликатного...».

Последний год был для него мучительным. Болезнь кишечника (язва, а может быть, и рак) доставляла ему много страданий. Он ясно сознавал, что скоро умрет, а потому вполне сознательно готовился к этому великому моменту. Летом 1981 года ему стало особенно плохо и он попросил его пособоровать. Он горячо молился во время Таинства, и Господь продлил еще его дни. Сразу же после соборования болезнь зримо отступила от дедушки. Он настолько окреп, что мог садиться, а иногда даже выходил на террасу полюбоваться на правнуков.

Осенью, в октябре, он переехал с дачи в Москву к своей дочери. Здесь, в Отрадном, и закончилась почти девяностолетняя многотрудная жизнь Николая Евграфовича. Последние месяцы перед смертью он почти не вставал. Еженедельно причащаясь Святых Христовых Тайн, старец пребывал в непрестанной молитве. Когда силы немного возвращались к нему и боль в желудке отступала, он читал Евангелие или просил позвать правнуков и любовался на них, играющих около его постели. После Рождества 1982 года силы окончательно оставили его. «А я еще жив, — встречал он зашедших к нему близких, — Господь дал еще денек прожить...». Однако было ясно, что дни его сочтены. 10 января боли усилились, но Николай Евграфович сознательно отвечал на вопросы и даже интересовался событиями в мире.

Утром 11 января он впал в беспамятство и, не приходя в сознание, скончался в ночь на 14 января 1982 года в праздник Обрезания Господня и Святого Василия Великого, которого очень чтил.

На другой день вечером у гроба покойного была отслужена заупокойная всенощная — парастас. 16 января останки почившего были перевезены в храм святых мучеников Адри-

155

ана и Наталии, где после Божественной Литургии настоятелем и причтом храма было совершено отпевание. Над гробом покойного были сказаны проникновенные слова о высокой христианской и гражданской жизни покойного. В надгробном слове было отмечено, что такие личности, как Николай Евграфович, являются образцом для всех христиан.

Погребен Николай Евграфович на кладбище при Смоленско-Никольском храме д. Гребнево Московской области, рядом с могилой жены.

И да будет вечная память о рабе Божией Николае в наших сердцах и в сердцах всех близких к нему людей. И непрестанная молитва о нем пусть всегда будет возноситься всеми чтущими память его.

156

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На последней странице дневника Николая Евграфовича были написаны следующие строки.

ДЕВИЗЫ

1. БОГУ — ТРЕПЕТ. ОЖИДАНИЕ СМЕРТИ, СТРАШНОГО СУДА, НЕПРЕСТАННАЯ МОЛИТВА.

2. ЛЮДЯМ — ЛЮБОВЬ, ПРИВЕТЛИВОСТЬ, ЛАСКОВОСТЬ, НЕОСУЖДЕНИЕ И БЫТЬ ВСЕМ СЛУГОЙ.

3. МОЛИТВЕ — ТЩАТЕЛЬНОСТЬ.

4. ПОСТУПКАМ — ВОЛЮ ГОСПОДНЮ.

5. СЛОВАМ — БОЛЬШУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ.

6. МЫСЛЯМ — БЕСЕДУ С ГОСПОДОМ (НЕПРЕСТАННУЮ МОЛИТВУ) И ПАМЯТЬ О СМЕРТИ.

7. ТЕЛУ — СУРОВОСТЬ.

8. ПИЩЕ — УМЕРЕННОСТЬ.

9. ВНЕШНОСТИ — БОДРОСТЬ, ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И УСЛУЖЛИВОСТЬ.

10. ДУШЕ И ПАМЯТИ — ПЛАЧ О ГРЕХАХ.

11. ВРЕМЕНИ — БЕРЕЖЛИВОСТЬ.

12. ТРУДУ — ТЩАТЕЛЬНОСТЬ И УСЕРДИЕ.

13. ДЕНЬГАМ И МАТЕРИАЛЬНЫМ БЛАГАМ — ЩЕДРОСТЬ.

14. ПРОСЬБАМ — ВНИМАНИЕ И ВЫПОЛНЕНИЕ.

15. СВОИМ ЛИЧНЫМ ИНТЕРЕСАМ — ЗАБВЕНИЕ.

16. ОБИДЧИКАМ И УКОРИТЕЛЯМ — БЛАГОДАРЕНИЕ.

157

17. ПОХВАЛАМ — МОЛЧАНИЕ И ВНУТРЕННЕЕ САМОУНИЧИЖЕНИЕ.

18. СОБЛАЗНАМ — БЕГСТВО.

19. СМЕХУ — ВОЗДЕРЖАНИЕ.

20. ПАМЯТИ — БЕЗДНУ ГРЕХОВ СОВЕРШЕННЫХ.

21. ОТНОШЕНИЮ К ОКРУЖАЮЩИМ — ТЕРПЕНИЕ.

22. БОЛЕЗНЯМ — ТЕРПЕНИЕ С БЛАГОДАРЕНИЕМ.  У ХРИСТИАН НЕТ СЛОВА «НЕСЧАСТЬЕ», НО «ВОЛЯ БОЖИЯ».

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ.

158

От внешнего к внутреннему. Жизнеописание Н.Е. Пестова./ Сост. Преосвященнейший Сергий (Соколов), епископ Новосибирский и Бердский.— Новосибирск: Православная Гимназия во имя Преподобного Сергия Радонежского, 1997.— 160 с., ил.

Издательство Православной Гимназии

во имя Преподобного Сергия Радонежского

630090 Россия, г. Новосибирск, ул. Академическая, 3.

Тел./факс (383-2) 35-78-82

E-mail: root@gymn.nsk.su 

Лицензия на издательскую деятельность № 020997 от 30 мая 1995 г.

160

Оглавление   1-29стр.   30-68стр.   69-102стр.   103-160стр.